07 августа 2015
Суть событий Сергей Пархоменко
Вот это вот дело о Мистралях, у него есть такая техническая сторона, интересная, разнообразная, в которой интересно копаться, интересно разбираться, интересно добывать отсюда разные детали. А есть такая общеполитическая. Давайте все-таки мы с вами вспомним, что такое был этот контракт о Мистралях, откуда он взялся и зачем он был нужен.
Это была взятка, это была попытка купить – успешная, надо сказать, попытка – купить тогдашнего президента Франции Саркози сразу после грузинского кризиса, после войны 2008 года. Саркози тогда пытался играть активную роль, он совсем недавно был выбран президентом, ему как-то очень важно было заработать себе новую репутацию активного и эффективного международного деятеля.
И вот он, значит, влез по уши в эту грузинскую историю, пытался посредничать, пытался осуществлять всякую челночную дипломатию – и его надо было перекупать. И его перекупили при помощи этого контракта. Этот контракт был тоже ему очень нужен, потому что, конечно, там было чем похвастаться французскому президенту.
Он там объяснял, что вот, он привез огромную сделку на одно из важнейших французских промышленных предприятий, которое находилось, надо сказать, на тот момент не в лучшем состоянии и испытывало большой дефицит заказов. Вот эти знаменитые верфи в Сен-Назере и вот эта вот компания STX немедленно наняла огромное количество новых сотрудников, там образовалось много рабочих мест как-то, и, в общем, это решило множество всяких социальных, финансовых и прочих проблем в этом регионе.
Саркози этим страшно гордился, и Россия ему предоставила возможность страшно гордиться. И Саркози, конечно, немедленно сделал все, для того чтобы за это с Россией рассчитаться. Он немедленно занял позицию, которую нужно.
И немедленно в истории с Грузией как-то выяснилось, что Грузия во всем виновата, а Россия во всем права, и немедленно оказалось, что есть мощный союзник, который последовательно отстаивает российские интересы в самых разных разговорах.
И это была важная часть некоторого общего, я бы сказал, такого политико-философского процесса, о котором тоже я много раз говорил, который мне кажется очень-очень важным для понимания того, что происходит сегодня в России, что происходит с российскими политиками и отдельно с президентом Путиным, а также его ближайшим окружением.
Это был очень важный элемент создания вот этой вот суперлегенды о том, что за деньги можно купить все. Что если вам кажется, что что-то не продается и чего-то нельзя добиться деньгами – значит, вы еще пока просто не предложили правильную цену. Предложите дороже – и все будет ваше.
И, собственно, речь шла о том, что мы покупаем Францию, мы покупаем Францию за этот миллиард, вместе со всем ее Fraternité, Égalité и вот этим вот, что там они про себя рассказывали, вот это все стоит миллиард евро. И они будут работать на нас, и они никуда от нас не денутся.
Поэтому, надо сказать, что это был совершеннейший шок, когда Олланд и его правительство вдруг сказали: нет, есть важнее вещи, которые мы ценим дороже, чем миллиард евро, и они не продаются ни за какие деньги. Это, например, наши представления о добре и зле. Нам кажется, что стране, которая совершила то, что в последнее время совершила Россия, не нужно продавать эти корабли. Она не должна владеть – с нашей, во всяком случае, помощью – не должна владеть такими современными вооружениями.
Это же ведь все сказки про то, что это никому не нужная вещь, что это совершенно бессмысленная штуковина, эти два Мистраля. На самом деле это очень современный корабль, очень универсальный. И вопрос не только в том, что он несет всякие вертолеты, и что он такая передвижная посадочная площадка, и что он позволяет действовать авиации там, куда она в нормальной ситуации не достает, а это важно при всяких локальных конфликтах.
Это, собственно, инструмент участия в локальном конфликте. Вот есть этот конфликт как-то вблизи какого-нибудь большого водоема, вблизи моря или океанского побережья или еще чего-нибудь такого. Подходит такой корабль, встает там рядом, и вдруг оказывается, что достижимы те цели, которые до сих пор были недостижимы, и наблюдать можно за тем, что раньше было не видно, и доставать можно то, что раньше было не достать, потому что появляется вот такая вот площадка подскока, чрезвычайно важная, такая база огромная, которая позволяет стране протянуть свою руку туда, куда она до сих пор не дотягивалась. Хочешь – туда, где сомалийские пираты, а хочешь – между прочим, в Грузию.
И, кстати, именно после грузинского конфликта потребность в такого рода кораблях и отсутствие их у российского флота проявились достаточно серьезно. Потому что вот, например, пожалуйста, грузинская история. Грузия, в которую есть вход через один тоннель и два перевала, и на этом, собственно, все заканчивается.
Очень бы не помешало в таком конфликте, как, скажем, грузинский, иметь России судно, которое стояло бы недалеко от грузинского побережья и перекрывало бы всю грузинскую территорию тем, что на этом судне есть. А могут быть там и вертолеты, могут быть и танки, и с него же могут стартовать такие специальные – не знаю, как это сказать – такие, ну, не знаю, баржи, предположим, катера, предположим, с помощью которых осуществляется высадка десанта – и техники, и живой силы на берег. И такое судно может на себе нести штаб довольно большой вооруженной группировки, или оно может нести на себе большой госпиталь, в зависимости от того, как оно в данную конкретную минуту оборудовано.
В общем, хорошая большая вещь – что называется, пригодится. Но главное, я повторю, было не это. Главное то, что это была огромная взятка тогдашнему французскому руководству, покупка его в политическом смысле, и эта покупка тогда удалась.
Олланд вообще отличается тем, надо сказать, что он демонстрирует себя как политик, который принимает принципиальные решения. Вообще современным политикам это не всегда свойственно, современные политики привыкли ходить на поводу у собственной элиты, у разного рода лоббистских групп, в конце концов, у тех или иных групп избирателей. И достаточно часто политики вообще стараются по принципиальным вопросам по возможности как-нибудь не высказываться.
Олланд этого не делает, Олланд ведет себя так, как будто ему не предстоят вторые выборы. Надо сказать, что ситуация его довольно тяжелая, и поддержка у него сейчас небольшая, и рейтинг у него невелик. Он в этом смысле, между прочим, похож на – не смейтесь только – он чем-то похож на Ельцина, вот ровно этим подходом.
Ельцин тоже позволял себе принципиальные непопулярные решения. И Олланд позволяет себе принципиальные непопулярные решения. И ему, конечно, было очень нелегко после того, как он принял это решение в ноябре прошлого года и заморозил поставку этих самых Мистралей, уже совсем почти готовых.
Потому что, конечно, со всех сторон на него обрушились, и до сих пор он огребает, и огребает, и огребает. Что вот, огромные деньги, огромное количество рабочих мест, и загрузки для этих верфей, и типа престиж, и репутация Франции как производителя вооружений – куда же все это делось? Зачем он это все, за что он это все отдал?
Он это все отдал за важные принципы. За то, что существует закон, существуют международные обязательства страны и готовность страны – в данном случае Россия продемонстрировала свое абсолютное пренебрежение, презрение международными законами. Так вот, за это нужно наказывать. Вот за это страна должна быть дискриминируема. И он дискриминировал Россию. Это факт. Франция подвергла Россию дискриминации в этой сделке.
Не за бесплатно. Вот, собственно, на этих днях все это решилось. Миллиард и двести миллионов евро Франция согласилась выплатить России. Восемьсот миллионов уже выплачены. Надо сказать, что это никакой не штраф, а это – вот что чрезвычайно важно – Россия ведь требовала штраф, Россия требовала какую-то неустойку, там еще чего-то. Эта сумма – это просто средства, авансированные Россией в исполнение этого контракта. Вот они возвращаются России, России возвращают ее деньги.
Есть еще огромное количество всякого оборудования, которое Россия привезла туда на стройку, для того чтобы установить на этих самых Мистралях, потому что Мистрали эти, они должны быть – это не просто корабль, это корабль, очень точно адаптированный под российские нужды. И он, собственно, весь сделан под Россию, начиная от всякой электроники и кончая, собственно, вот всеми технологическими узлами, которые связаны с российскими, именно российскими вертолетами и танками и так далее и так далее.
Все это России просто возвращают, без всякой неустойки, без всяких штрафов, просто Россия может забрать все это оборудование, которое она туда привезла, и она заберет.
Что будет дальше? Чрезвычайно важно, что Франция после завершения этого, так сказать, конфликта – а обе стороны признали, что конфликт завершен – Франция объявлена единственным владельцем этих двух судов, свободным в их дальнейшем использовании. То есть, снято обременение, можно с ними делать что угодно, можно их продавать.
Ситуация у Франции довольно тяжелая, потому что они там стоят и требуют денег. По разным оценкам, от миллиона до пяти миллионов евро стоит просто стоянка этих судов в месяц, каждый месяц стоит стоянка этих судов в Сен-Назере. И понятно, что Франции нужно от них избавляться как можно скорее. И понятно, что потенциальные покупатели это знают. И понятно, что потенциальные покупатели постараются этим воспользоваться. В той ситуации, когда продавцу очень важно избавиться от товара, покупатели обычно бывают безжалостны.
Кто эти покупатели? Ну, не знаю, почему-то российские аналитики без конца говорят про Китай. Ничего Китай не заявлял на эту тему. Зато заявляла, например, Канада. Вот я почитал всякие французские газеты: Канада, Сингапур проявил интерес к этим судам. И, вопреки тому, что вот мы слышим сегодня какие-то опровержения, на самом деле действительно есть серьезные сведения о том, что Египет проявляет интерес к этим судам.
И покупатель, несомненно, найдется. Наверное, не самый выгодный покупатель. Но Франция продемонстрировала одну чрезвычайно важную, чрезвычайно редкую вещь для современной мировой политики – она называется «честь дороже». Она называется «наша страна не продается». Это очень важно.
И чрезвычайно важно, что вот эта вот доктрина всеобщей продажности и всеобщей покупаемости, на которой существует сегодня российское государство, понесла очень тяжелый удар: нет, не все, не все продается в современном мире.
http://echo.*[країна 404]/programs/sut/1598720-echo/
